Ловец на лжи во ржи

Вся фальшь этого мира, сознательное притворство населяющих его, их лицемерие, напыщенное самодовольство и стремление жить напоказ. Что может ранить больнее душу и сердце критически настроенного подростка, перед мысленным взором которого все еще маячат высокие гуманистические идеалы и возвышенные устремления?

Рассказ 16-летнего Холдена Колфилда, которому, впрочем, сложно дать и тринадцать, начинает отсчет с «невинного», на взгляд юноши, происшествия. Происшествия, когда он, капитан школьной команды по фехтованию, по пути в Нью-Йорк, где должны были проходить соревнования со школой Мак-Берни, забывает в поезде все спортивные принадлежности команды: рапиры, костюмы, в общем «всю эту петрушку». Естественно, никакого состязания не состоялось, и пришлось Холдену возвращаться обратно в Пенсильванию вместе с ребятами, объявившими ему бойкот. Возвращаться, чтобы попрощаться со школой-интернатом Пэнси, где он имел честь обучаться, пока не провалил экзамены по четырем предметам из пяти. По всем, кроме английского.

А тут еще подрался с местным ловкачом, ловеласом Стрэдлейтером , соседом по комнате, который начал встречаться с девушкой, которая Холдену нравилась всегда. Не сказать, чтобы ему было жаль покидать школьные стены. По правде говоря, все, что в них есть – его раздражает. Раздражает директор – старик Термер, давший распоряжение кормить ребят бифштексом по субботам только потому, что тогда к ним приезжают их родители; раздражает гнутый Экли, ненавидящий всех сукин сын, вечно ковыряющий прыщи, с его гнусными ногтями, которые он стрижет прямо на пол; раздражают проныры, учащиеся лишь для того, чтобы «работать в какой-нибудь конторе, зарабатывать уйму денег, и ездить на работу в машине или в автобусах по Мэдисон-авеню, и читать газеты, и играть в бридж все вечера, и ходить в кино…».

“Он читал “Атлантик мансли”, и везде стояли какие-то пузырьки, пилюли, все пахло каплями от насморка. Тоску нагоняло. Я и вообще-то не слишком люблю больных. И все казалось еще унылее от того, что на старом Спенсере был ужасно жалкий, потертый, старый халат – наверное, он его носил с самого рождения, честное слово. Не люблю я стариков в пижамах и халатах. Вечно у них грудь наружу, все их старые ребра видны. И ноги жуткие. Видали стариков на пляжах, какие у них ноги белые, безволосые?”
Раздражают школьные тупоголовые спортсмены, а также учителя по физической культуре, которые с ними всегда заодно. Слишком хорошо играющие, как бы упивающиеся своим неземным талантом актеры в театре, и пижоны, которые им рукоплещут, его также раздражают. Он не слишком хорошо образован, и считает, что египтяне – это кавказская раса, проживающая в северной части африканского континента, но даже ему понятно, что в словосочетании «массовое искусство» одно слово, как правило, должно оказаться лишним.

Даже он понимает, что различные явления правильнее оценивать не по эстетическим, а по этическим меркам. Даже он понимает разницу между пустой назидательностью учителей жизни и искренней заинтересованностью человека, которому на тебя не наплевать. Но пока все в мире идет так, как идет, а стены продолжают покрываться разного рода похабщиной, лишним на этом празднике всеобщего лицемерия и лжи приходится быть ему.

Он повернет охотничью шапку козырьком назад и пронесется по пустой лестнице спящего общежития, и пожелает всем кретинам спокойных снов во всю силу своих легких, прежде чем выйти в ночь. Чтобы сесть на ночной поезд до Нью-Йорка, где сможет снять номер в гостинице и переждать там пару дней до своего скандального возвращения домой…


Подростковый возраст – всегда болезненное расставание с миром детства, особенно острое у тех несовершеннолетних, у которых, как бы странно это ни звучало, детства никогда не было. Двери «большого мира» в их представлении, как правило, открываются не в пространство для новых возможностей и не в свободное синее небо, а в яму, провалившись в которую, назад уже не выбраться, как ни старайся. Одну большую яму, где ты, как военнопленный, закабален, скован по рукам и ногам обязательствами, традициями, навязанными нормами поведения, мечтами, единственно приемлемыми для «цивилов». Деньгами, наконец, которые сколько ни зарабатывай – мало будет всегда.

Неслучайно, наверное, эта книга имела особый успех у бит-поколения конца 50-х, готового строить свое счастье где-нибудь на отшибе, пусть бы даже и в шалаше. Нигилистический тон речи Колфилда по поводу всего современного уклада в бытность его еще учеником школы Пэнси как нельзя более кстати перекликался с их представлениями о новой громкой мечте, в сущности пустой, о новом мире, который должно строить вдали от цивилизации созидательными усилиями, любовью и добротой.

Превознося нигилизм Колфилда, честя весь белый свет, дети контркультуры как-то совсем упустили из внимания тот факт, что Холден на протяжении романа претерпевает серьезные нравственные трансформации. Там, где раньше он был настроен видеть только ложь и дешевый фарс, начинают проявляться радушие, приветливость и отзывчивость. Он понимает, что, если в этом мире и полно разного рода несправедливостей, зла, извращений, то это вовсе не означает, что добра нет и в помине, не означает, что можно не замечать доброго к себе отношения только уже потому, что вся жизнь видится в отвратительном свете, и ты нереально крут для того, чтобы снизойти для разговора с людьми, похоронившими свои юношеские мечты в обволакивающей их обыденности.


Да, взрослые не видят многое из того, что доступно взорам детей. Ну, так жизнь из маленького окна всегда виделась лучше. Да, они более черствые душой, но в этом нет их вины, потому что время рубцует старые раны. Да, они уже не задаются многими вопросами, волнующими младшее поколение. Но вовсе не потому, что знают на них ответ, а оттого что знать не имеют желания, ведь смыслы не только претерпевают изменения на долгом пути, в отношении некоторых вещей они попросту улетучиваются.

Конечно, было бы хорошо, если бы мы сохраняли детскую непосредственность и искренность на долгие годы. Но это в мире идеальном, в реале же мы вынуждены вести борьбу не только с внутренними демонами. Тут уж не до фантазий, подобной той, которую Колден облек в слова в разговоре с младшей сестренкой ближе к кульминации:

“Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверное, я дурак”.


Итог: Безусловный шедевр, достойный занять свое место, по меньшей мере, в двадцатке лучших среди всех мировых произведений литературы 20 века. Современные позеры почему-то продолжают получать Нобелевские премии, а, между тем, нужно признать одно: сегодня романов масштаба сэлинджеровского «Над пропастью во ржи» уже не пишут. И это факт.

Оценка: 10 из 10